Я стоял на краю обрыва и смотрел в пропасть. Узкая, черная кажущаяся бездонной она простиралась под моими ногами, сперва больше похожая на трещину в земле, дальше к западу, она превращалась в широкую плодородную долину. В низу в кромешной темноте с грохотом рокотала, переваливая тяжелые валуны, крохотная речушка, с кристально чистой, родниковой водой.
Мрачные предчувствия медленно отпускали меня. Так же медленно заалело на востоке. Глубокая чернота неба, с яркой россыпью звезд, сменилась синевой, от почти прозрачной на горизонте, до агатово-черной на противоположенной стороне. Еще миг, и первый луч солнца прорезал лоно небосвода. Весь мир внезапно наполнился звуками пробуждающегося утра.
Птенец завозился за пазухой, видно проснулся и вновь проголодался, и больно ущипнул за живот. Ему не терпелось посмотреть наружу. Я осторожно достал его, придерживая хрупкие крылья, и опустил на траву. Смешно растопырив крылья и шипя на траву, птенец попытался убежать. Усмехнувшись я подобрал его, и, не обращая внимание на недовольный писк, запихнул его за пазуху.
Вздохнув я, поглубже запахнул шерстяной балахон, и повернувшись спиной к солнцу, направился в долину. Странно, чем ближе я подходил к дому, тем меньше мне хотелось возвращаться... Я остановился, пытаясь понять свои чувства. На первый взгляд в деревне все в порядке: овцы на выгоне, дым мирно струится из очагов. В воздухе просто разлито ощущение мира и спокойствия... и какое-то чувство предвкушения, какого-то праздника.
Решительно отмахнув сомнения, я двинулся вперед.
- Эгей, я вернулся; - крикнул я встретившемуся мне пастуху. Он долго смотрел на меня как на чужака, не узнавая. Потом, пожав плечами, махнул рукой в сторону Длинного Дома, стоящего обособленно от других от других.
В Длинном Доме останавливаются все холостые охотники, проводящие в горах больше времени, чем дома. Я слегка обиделся, мог бы хоть намекнуть, что узнал, раньше с ним мы были приятелями.
Длинный Дом встретил меня запахом стылого очага, прокисших шкур и тлена, мгновенно проникающее в любое пустующее жилище. Теперь по идее я должен сидеть и ждать, когда за мной придут, чтобы пройти обряд очищения от скверны.
Еды не было, лишь немного тухлой воды, но и на том спасибо. (Покидать Длинный Дом под угрозой немедленной смерти строжайше запрещалось.) Выпустив птенца, я устроился на лавке у окна, пытаясь хоть что-то различить сквозь мутный бычий пузырь, но кроме темных пятен ничего не смог разобрать. Птенец весело возился на полу в полу сопревших шкурах. Сидеть было скучно, и вскоре я задремал, опустив голову на руки.

Яркие, близкие до рези в глазах, звезды нависали над головой, казалось, протяни руку, и можно набрать полную горсть. Свежий морозный воздух, маленький колеблющийся костерок, счастливо поедающий сухие веточки и все вокруг казалось таким таинственным, наполненным чудом и волшебством.
- Набегался? - Я протянул руку и потрепал загривок серого, здорового пса, вылезшего из кустов. Пес довольно заурчал и плюхнулся у моих ног, всем видом показывая что вокруг все спокойно.
- Ну что, Дружок, нашел что-нибудь интересное?
Пес недовольно покосился на меня, отзываясь на свое имя. Я никак не мог успокоится, в груди будто поселился холодный комок. Меня просто трясло от возбуждения, подумать только убежать из дома на поиски легендарного грифона, поселившегося в наших горах. Говорят охотники из соседней деревни видели его возле ущелья Тысячи Ветров.
Я не заметил, как разговорился, нервно теребя собачье ухо. Пес не обращал на меня никакого внимания.
Небо на востоке заалело и подернулось легкой синевой, костер давно прогорел, лишь редкие уголья слабо светились, присыпанные холодной пленкой пепла.
Затоптав кострище и взвалив на спину увесистый мешок, я заторопился в путь, до ущелья Ветров путь не близкий, позавтракать можно и потом.

Вздрогнув, я проснулся. Воспоминания как живые жгли мне память. Будто все происходило вчера, и это нетерпеливое ожидание чуда и приключений так разнились с этим унылым, словно никем не замеченным возвращением...
На улице стемнело, в доме была кромешная темнота. Найдя на ощупь лучину, я затеплил ее. На пороге лежали пол головки сыра и крынка молока, видно принесли, когда я спал, и не решились будить. Наевшись, я вспомнил о птенце...
За мной пришли на рассвете. Все старейшины рода собрались передо мной, я должен гордится этим, но почему-то хотелось лишь спать.
- Чужак, ты готов... у тебя было достаточно времени на отдых... следуй за мной. Меня привели на небольшую поляну возле кузницы, с плотно утрамбованной землей. Несмотря на раннее утро из-за каждого угла выглядывали любопытные лица.
- Стой смирно... дай нам разглядеть тебя, - говоривший глубокий старик долго отдыхал перед каждым словом, будто пробуя, смакуя его на вкус.
Стоять перед глазеющей на тебя толпой дело довольно-таки утомительное.
- Начинайте - старик махнул рукой.
Сразу же появился шаман и качал вычерчивать вокруг меня рисунки на земле, постоянно что-то напевая. Закончив, он закружился вкруг меня в танце, постепенно увеличивая темп. Его помощник повторял все его движения, не забывая постоянно окуривать меня и шамана дымом из маленькой кадильницы. От дыма сразу заслезились глаза. Птенец за пазухой нетерпеливо заворочался, дым ему тоже не понравился. (Конечно, его следовало оставить в доме, но я не смог.)
Вдруг его голос сорвался на визг, и указывая на меня трясущейся рукой, шаман закричал:
- Нечисть!.. нечисть!
Тот час появилась толпа мужиков с копьями наперевес. Я попытался протестовать, но вовремя заткнулся, получив несколько ощутимых тычков древком по ребрам. На это раз со мной не церемонились. Попросту накинув пыльный мешок на голову, и чуть ли не волоком куда-то потащили.
Место, куда меня привели, мало напоминало мне Длинный Дом, сырая яма с земляным стенами и полом, накрытая сверху шкурами от сырости. Я не стал биться в истерике, а мигом стянул мешок с головы и устроился на нем, достать до любой стены я мог, не вставая с места.
Испуганно притихший птенец вновь заелозил. Я привычно его успокоил. Привалившись плечом к стене, я стал размышлять над своей участью, мысли были грустные, тяжелые, безрадостные. Жаловаться на судьбу было бесполезно, молится тоже...

Уже вторую неделю мы с Дружком забирались все дальше и дальше в горы. Запасы еды давно подошли к концу, и мне пришлось спустится в одну из многочисленных горных долин, населенных лишь горными козами и сернами. Тогда я впервые услышал душераздирающий вопль эхом отразившийся от скал. Я с ужасом оглянулся и впервые увидел грифона. Это мифическое горделивое животное, сгоняя своим криком серн, парило всего в нескольких лигах от меня.
Я так удивился, что не заметил ни предательского грохота над головой, ни заливистого лая обычно молчаливого Дружка. В следующее мгновение теплый собачий бок толкнул меня под крохотный навес. Дикий вой разочарования потонул в грохоте нарождающейся лавины. Обернувшись, я увидел грифона в судорогах бьющего крыльями, пытаясь поднять свое грузное тело. Секунду спустя нас накрыла снежная лавина.
В какой-то степени меня защитил навес. Зная что попавшие под лавину большей частью погибают от удушья, я как бешенный стал выбираться раздирая в кровь руки и оставляя лохмотья одежды на острых осколках льда и камня.
Как только я выбрался яркое солнце отразившись от девственно белого снега ослепило меня. Прежде чем я успел прийти в себя, грифон вновь издал душераздирающий вопль. В считанных метрах от меня снег вспучился, и показалась орлиная голова, выглядел он ужасно: его левый глаз вытек, а когда-то гладкие, блестящие перья топорщились грязным, кровавым комком. Поводя головой и не замечая меня, грифон издал новый вопль боли и разочарования. Стараясь не шуметь, я попробовал подняться на ноги, но мягкий, рыхлый снег не выдержал и скатился вниз по склону подхватив с собой и меня. Резко повернув голову грифон вперил в меня полный ненависти взгляд, издав яростный вопль он стал судорожно дергаться и извиваться, освобождаясь от снега и льда, время от времени издавая хриплый горловой вой.
Мы находились на низком, пологом, покрытом снегом склоне с разбросанными кое-где валунами. Мне первому удалось выбраться из ледового плена. (Дружку не удалось, больше его я никогда не видел...)
Я бежал, падал, встал и вновь оскальзывался забираясь все выше и выше по склону. Когда до меня донесся победный вопль, я сжался, ожидая неминуемой гибели. Крик нестерпимой боли разорвал округу. Я ждал, не замечая ни холода, ни пронизывающего ветра, но ничего не происходило. Осмелев, я огляделся: грифон находился чуть ниже меня по склону, бодро взбираясь вверх по склону, он не сводил с меня горящего взгляда. Его правое крыло было сломано в нескольких местах. Белые осколки костей, точащих из раны, поблескивали при каждом движении, густая черная кровь залила весь бок и густо пропитала снег. Поняв, что фортуна мне улыбается, я бросился бежать.
На вас никогда не охотились? Вы много потеряли. Это невообразимое чувство опасности и вседозволенности, страха сковывающего руки и заставляющего бежать лиги и лиги без отдыха. Это теплое дыхание смерти за спиной, раздирающие ледяные вопли. Никаких мыслей только чувство, как бы убежать, успеть, укрыться...
Толчки в грудь копьем разбудили меня. Удивленный я поднял голову, но из-за яркого света бьющего мне в глаза, разобрал только смутный силуэт.
- Ты как, живой еще? - толкавший меня парень загоготал, видимо считая себяостроумным.
- Эй, не спать - замерзнешь, - над новой шуткой засмеялся и второй охранник. Сердитый голос раздавшийся сверху спас меня от дальнейших насмешек. Тотчас полог был возвращен на место, и я вновь оказался в полной темноте, лишь узкий луч света скрашивал мое одиночество. Разбуженный переполохом птенец гневно запищал, требуя еды. Успокоить его было достаточно сложно, но, вскоре обессилев, он вновь затих.
От долгого сиденья в одной позе у меня затекла спина, но, не желая будить птенца, я все же попытался устроиться получше. Спать совершенно не хотелось, и я погрузился в омут воспоминаний.

Уже на исходе дня я умудрился найти узкую расщелину. Вскоре менять убежище было поздно, догонявший меня грифон не собирался меня упускать. Смотря на меня своим единственным глазом, в котором клокотала безудержная ярость, он время от времени пытался достать меня лапой, но не достав, издавал очередной вопль разочарования и отходил, вперив в меня полный ненависти взгляд.
Мне посчастливилось найти грифона, героя множества сказаний и преданий, но я почему-то был не рад этому. Да и мое убежище мало подходило для этой цели: ледяной ветер, насквозь проходя через расщелину, продувал меня до костей так, что мои лохмотья меня почти не спасали, а ведь с наступлением темноты в горах резко холодало.
Скрючившись, я пытался представлять как можно меньше места для пронизывающего ветра, тогда я впервые понял как мне не хватает Дружка, его мягкого бока теплого дыхания, и с ужасом представлял как мне удастся пережить эту ночь...
Полуживой от холода я прождал до утра, все время сотрясаясь мелкой дрожью. Ночью выпал снег, накрыв округу мягким пушистым ковром. Наконец, решив что, очередную ночь без огня я не продержусь, я выбрался из расщелины.
Ярко светило солнце. Горные кряжи на горизонте подернулись легким маревом, наконец, весна добралась и горы, вскоре должно потеплеть. Грифон, свернувшись калачиком, лежал неподалеку от расщелины, покрывшись за ночь толстым слоем снега. На звук моих шагов он лишь открыл глаз и попытался шевельнуть крылом...
Я чувствовал лишь боль и сожаление из-за гибели этого гордого, свободолюбивого животного, кромсая и разделывая на мясо его тушу...
Через несколько дней, я понял, что окончательно заблудился. Казавшиеся родными из соседней долины горы выглядели совершенно иначе. Несколько раз я ловил себя на том, что кружусь на месте. Я прекрасно знал, что в горах не ходят на прямик, но общее направление все же сильно помогло бы мне, поэтому я полез вверх, на отдельно стоящий пик, в тщетном желании что-нибудь разглядеть.
На вершине, под защитой небольшого скалистого уступа, из веток и прошлогоднего, перепревшего сена было устроено гнездо. Поначалу я принял его за орлиное, но оно было слишком большим. Перегнувшись через край, я обнаружил едва живой теплый комок плоти, птенца грифона. На дне валялись начисто обглоданные кости еще нескольких...

Хмурым дождливым утром меня вывели на небольшую утоптанную площадку возле кузницы. Грифон стремительно рос, так что с трудом помещался за пазухой, и я становился похож на беременную женщину.
На площадке собралась вся деревня, на этот раз сплошь сильные, матерые мужчины, и лишь за их спинами проглядывали женские лица. Отгоняя знаками и оберегами нечистую силу, они перешептывались и недоуменно косились на мой живот. Люди держали в руках колья и булыжники. Чувствовал я себя, прямо скажем, неважно.
Я едва успел достать грифона из-за пазухи, прежде чем полетели первые камни. Птенец мгновенно распустил крылья и, зашипев, бросился на обидчиков. Первые ряды немного подались назад, на напиравшие на них задние. В образовавшейся давке раздались первые крики боли, давно перепуганная толпа сразу же брызнула во все стороны. Вскоре на площадке остались только я и птенец.
- Пойдем, Малыш, нам здесь не рады. - Я повернулся и пошел прочь из деревни.
Грифон, помедлив, ленивой трусцой бросился за мной.
Лишь несколько камней полетело нам в след. К счастью ни один так и не попал.
Я медленно шел на восток, навстречу солнцу туда, где за серыми, тяжелыми тучами, прятались горы, такие суровые и негостеприимные. Но я знал, что мы с Малышом обязательно найдем себе место. Что там впереди обязательно кто-нибудь будет нас ждать.

╘ Иванов С., 2003

Произведения | Публикации | Хроники заседаний | Статьи | Фотохроники | Худ. галлерея | Контакты | Повестки заседаний КЛФ | Пресса о нас | Гостевая книга

copyright (c) MacK, 2003